Джеффри бейч смит урожай весны

Наталья Пирожкова — стихи Джеффри Смита

Джеффри Бейч Смит (1894—1916).

Единственный сборник Смита «Весенняя жатва» был подготовлен и опубликован в 1918 г. его ближайшим другом Дж. Р. Р. Толкином.

В пути тропою грозной
Конец даруй ты нам —
Попасть на Запад звёздный,
К бессмертным островам.

Songs on the Downs 1

This is the road the Romans made,
This track half lost in the green hills,
Or fading in a forest-glade
’Mid violets and daffodils.
The years have fallen like dead leaves,
Unwept, uncounted, and unstayed
(Such as the autumn tempest thieves),
Since first this road the Romans made.

Песни на холмах 1

Проложен римлянами путь,
Затерян в зелени холмов,
Нарцисс с фиалкой здесь растут,
Тропу скрывая средь лесов.
Как мёртвая листва, года,
О тьме их бренной не всплакнуть,
(Как осенью), с тех пор когда
Проложен римлянами путь.

Now spring is come upon the hills in France,
And all the trees are delicately fair,
As heeding not the great guns’ voice, by chance
Brought down the valley on a wandering air:
Now day by day upon the uplands bare
Do gentle, toiling horses draw the plough,
And birds sing often in the orchards where
Spring wantons it with blossoms on her brow —
Aye! but there is no peace in England now.
O little isle amid unquiet seas,
Though grisly messengers knock on many doors,
Though there be many storms among your trees
And all your banners rent with ancient wars;
Yet such a grace and majesty are yours
There be still some, whose glad heart suffereth
All hate can bring from her misgotten stores,
Telling themselves, so England’s self draw breath,
That’s all the happiness on this side death.

И вот пришла во Францию весна,
Деревья все красивы и стройны,
Как будто вновь в долине тишина
И пушек дальних звуки не слышны;
Здесь день за днём среди холмов видны
Лошадки, что на пашне тянут плуг,
И пение птиц в садах среди весны,
Она в венце цветов шалит вокруг —
Увы! Мир Англию покинул вдруг.
О, островок в бушующих морях,
Пусть средь дерев твоих свист штормовой,
Пусть мрачных вестников част стук в дверях,
Изорваны знамёна древних войн,
Всё ж блеск величия с благодатью — твой.
Ещё есть те, кто сердцем будет рад
Перетерпеть гнёт ненависти злой,
Сказав себе: чтоб Англии дышать,
За счастье — на чужбине умирать.

Domum redit Poeta

O much desired from far away
And long, I hold thee once again,
Thou undiminished treasury
Of small delights, yet nowise vain:
The cat curled on the cosy hearth,
The thrushes in the garden trees,
The memories of younger years,
The quiet voices, and the peace.

Поэт возвращается домой

Вдали пришлось в тоске желать
Попасть к тебе — и снова здесь,
Не зря считал, что дом наш клад,
В нём малых радостей не счесть:
Кот пред уютным очагом,
Дрозды в сад собрались на пир,
О детстве память, о былом,
И тихие слова, и мир.

Shapes in the mist, it is long since I saw you,
Pale hands and faces, and quiet eyes,
Crowned with a garland the dead years wrought you
Out of remembrance that never dies:
One among you is tall and supple
Good to fight or to love beside,
Only the stain of a deadly quarrel,
Only that and the years divide:
One there is with a face as honest,
Heart as true, as the open sea,
One who never betrayed a comrade —
Death stands now betwixt him and me.
One I loved with a passionate longing
Born of worship and fierce despair,
Dreamed that Heaven were only happy
If at length I should find him there.
Shapes in the mist, ye see me lonely,
Lonely and sad in the dim firelight:
How far now to the last of all battles?
(Listen, the guns are loud to-night!)
Whatever comes, I will strike once surely,
Once because of an ancient tryst,
Once for love of your dear dead faces
Ere I come unto you, Shapes in the mist.

Тени во мгле, мы давно не видались,
Лица бледны, глаза грустны,
Мёртвые годы вас увенчали,
Память бессмертная их хранит.
Первый из вас высокий, гибкий,
Верный в бою друг и в любви,
Годы да ссоры былой ошибка
Всё ж разделили нас, увы.
Словно открытое море, честный
Ликом и сердцем друг второй
Кто не предал, кто был бы вместе —
Смертью отнят; разорван строй.
Третий, любимый с тоской отчаянной,
Что почитанием рождена,
Вместе в Раю нам быть, я чаю,
Если там встреча суждена.
Тени во мгле, один я, зрите,
Тускл огонь, я тоской объят.
Долго ли ждать последней битвы?
(Пушки ночные так гремят!).
Не избежать вам встречи нашей,
Был уговор на много лет,
Ради родных лиц мёртвых ваших,
К вам я приду, Теням во мгле.

There is a place where voices
Of great guns do not come,
Where rifle, mine, and mortar
For evermore are dumb:
Where there is only silence,
And peace eternal and rest,
Set somewhere in the quiet isles
Beyond Death’s starry West.
O God, the God of battles,
To us who intercede,
Give only strength to follow
Until there’s no more need,
And grant us at that ending
Of the unkindly quest
To come unto the quiet isles
Beyond Death’s starry West.

Есть дальняя долина,
Где взрывы не слышны,
Где ружья, пушки, мины
Немы средь тишины;
Мир вечный и бесслёзный,
Покой среди холмов
Царят, где Запад звёздный
Бессмертных островов.
О Боже, Бог сражений,
Нам, тем, кто просит, дай,
Лишь силы для служения,
Пока в том есть нужда,
В пути тропою грозной
Конец даруй ты нам —
Попасть на Запад звёздный,
К бессмертным островам.

Источник

Джеффри бейч смит урожай весны

Джеффри Бейч Смит (1894—1916).

В пути тропою грозной
Конец даруй ты нам —
Попасть на Запад звёздный,
К бессмертным островам.

Источник

Джеффри бейч смит урожай весны

Толкиновские чтения запись закреплена

Джеффри Бейч Смит (1894–1916) учился младше Толкина и его друзей-одноклассников, но благодаря незаурядному чувству юмора и знаниям вошёл в их круг как равный. Он очень много читал и сам писал стихи. Он расширял литературный кругозор юного Толкина и поощрял того писать лучше. В армию он пошёл раньше, так что советовал Толкину, с кем связываться, какую и где закупать экипировку.
Они снова встретились на фронте, во Франции. Однажды Смит с Толкином отправились беседовать о поэзии, гуляя по полю, несмотря на то, что из-за обстрелов поля, на которых ещё колыхались на ветру красные маки, постепенно превращались в бесформенную грязную пустошь. В другой раз они попали под обстрел во время обеда, но оба остались целы и невредимы. Смит был лучшим офицером, чем Толкин, заботился о своих солдатах и был назначен адъютантом в своём батальоне.
Мать Джеффри, Рут Смит, писала Толкину 22 декабря 1916 г.: «Деревня, в которой они были, попала под артиллерийский обстрел. Он шёл по дороге, когда два фрагмента шрапнели ранили его в правую руку и в бедро. Он дошёл до медпункта, и пока ждал медицинской помощи, выкурил сигарету, жизнерадостно сожалея, что не сможет сыграть в футбольном матче, который он организовал для своих солдат в тот день. Он сам написал мне, что беспокоиться не надо, ранение лёгкое, и скоро он окажется в тылу. Через один-два дня на бедре проявились опасные симптомы и потребовалась операция, после которой он быстро угас. Он продиктовал мне письмо, заявляя: у меня всё классно, и я буду в Англии вскоре после Рождества. Он так и думал, так и не осознав опасности, которой подвергался. Сёстры, ухаживавшие за ним, сказали мне, что знали его раньше, и он им очень нравился. Он был таким добрым и весёлым».
Два оставшихся в живых друга опубликовали стихи Смита в 1918 г.

Песню слез и песню смеха
Птица малая сложила,
Что любил, чего желал я
В жизни – всё в той песне было.

Пела о героях древних,
Что живут, не зная горя
На брегах в закатном свете
Дальше западного моря.

(Отрывок из стихотворения в переводе Е. Лебедевой).

Источник

Джеффри бейч смит урожай весны

Тишина в библиотеке! запись закреплена

Наталья Фоминцева

Очень большой текст про английских мальчиков на Первой Мировой и про Джона Роналда Руэла Толкина. История, которая упала на меня вчера совершенно случайно и потрясла.

В 1904 году в школе короля Эдварда в Бирмингеме юные интеллектуалы организовали тайное братство – Чайный Клуб. В нем состояло несколько человек, но его ядром были четверо, Великие Близнецы, как они называли друг друга: Роберт Гилсон, Кристофер Уайзмен, Джеффри Бейчи Смит и девятнадцатилетний Джон Рональд Руэл Толкин.

Чайный Клуб появился во время летнего триместра, когда экзамены тянулись полтора месяца, и часто между ними делать было особенно нечего. Именно тогда четверка друзей повадилась пить чай в школьной библиотеке. Каждый приносил свои «субсидии». Однажды кто-то притащил банку рыбных консервов, ее сунули на полку на какие-то книжки, и там забыли. Чай кипятили на спиртовке. Остатки заварки утилизировали, подбрасывая их в опилки, которым посыпали пол уборщики прежде чем его подмести (Чайный Клуб засиживался до закрытия библиотеки).

Позже Чайный Клуб переместился в универмаге Бэрроу на Корпорейшн-стрит. Там было кафе, а в нем что-то вроде отдельного кабинета со столом на шестерых и двумя длинными скамьями (это уединенное место называлось «Вагончик»). Клуб переименовался в Барровианское сообщество, еще чуть позже Толкин и Ко совместили оба называния – получилась аббревиатура TCBS.

У них были общие страсти – изучение языков и искусство. Они бесконечно спорили, разговаривали, постоянно поддерживали друг друга. Они были вооружены интеллектом и талантом и каждый из них хотел если не перевернуть мир, то хотя бы ошеломить его великими открытиями.

Роберт Гилсон был сыном директора школы, интересовался физическими науками и искусством Возрождения, любил рисовать, часам мог говорить о скульптурном мастерстве флорентийского Ренессанса.

Кристофер Уайзмен, сын преподобного Фредерика Уайзмена, возглавлявшего бирмингемскую веслианскую миссию, увлекался естественными науками, математикой и музыкой — Генделем, Брамсом, Шуманом, немецкими хоралами. Одно из его любительских сочинений попало позже в «Книгу методистских песнопений». Кристофер и Джон Рональд любили регби, носили футболки в красную полоску.

Джеффри Бейчи Смит, с которым Толкин был особенно дружен, не любил регби, писал стихи, знал английскую поэзию и приобщал друзей к современной английской литературе.

Сам Толкин в то время увлекался изучением языков и развлекал своих друзей декламациями древних англосаксонских поэм «Беовульфа» и «Перла» и пересказами скандинавских мифов и рассказывал, что мечтает написать эпическую работу, посвященную мифологии. Как вспоминал Кристофер Уайзмен, собираясь вместе, они всегда чувствовали себя «в четыре раза умнее». Еще он говорил: «Мы обсуждали все на свете, кроме девочек. Это было то, что связало нас вместе. Ты просто чувствовал, что с этим парнем можешь говорить обо всем».

TCBS стало легендой, и стальные школьники смотрели на ее членов с завистью. Став редактором «Школьной хроники», Кристофер Уайзмен в опубликованном списке отличившихся учеников напротив фамилий членов клуба поставил сноски: «состоит в TC, BS и т. д.» Один из почитателей TCBS вспоминал в 1972 году: «Ох, эти Уайзмен и Гилсон, жующие крыжовник на сцене (во время школьных вечеров) и вечно болтающие по-гречески, будто это их родной язык…»

Время от времени на собраниях TCBS звучали жалобы на мир, который катастрофически быстро терял романтический флер, становился беспощадно прагматичным, слишком «цивилизованным», скучно-благополучным.

Закончив школу, Толкин уехал в Оксфорд, но даже после этого старался как можно чаще собираться с Великими Близнецами. Они проводили вместе все выходные, непрерывно говорили и старались разделить друг с другом как можно больше поэзии и искусства. Толкин сравнивал эти встречи со встречами поэтов и художников Прерафаэлитского братства, оставившего столь мощный след в искусстве Англии XIX века.

В августе 1914 году началась Первая Мировая война.

В субботу 12 декабря 1914 года Великие Близнецы встретились в Уондсворте, в доме родителей Уайзмена. У газового камина в просторной комнате наверху они провели «Совет» — проговорили до поздней ночи. После этого Совета Толкин с энергией взялся за сочинение стихов. «Никогда я не проводил часов более счастливых», — записал в своем дневнике Роберт Гилсон

…Роберта Гилсона отправили во Францию. Он взял с собой только две книги — Новый Завет и Одиссею, обе на греческом. С фронта он писал Толкину: «Я, кажется, потерял всякую веру в то, что война скоро закончится. Вся моя способность выносить настоящее держится сейчас только на том, что я член нашего славного TCBS. Еще ни один конклав не приносил своим участникам столько благодати».

Джеффри Смита тоже направили в действующую армию. «Мне двадцать один год, — мрачно писал он Толкину, — и я не могу не задумываться о том, исполнится ли мне когда-нибудь двадцать два?»

Кристофер Уайзмен служил во флоте.

Сам Толкин ушел на войну в 1915 году, только после получения ученой степени. Получив чин младшего лейтенанта, Джон Рональд Руэл Толкин был призван в полк ланкаширских стрелков — к сожалению, не в тот батальон, в котором служил Смит. Он прошел 11-месячную подготовку в 13-м батальоне в Стаффордшире на Каннок Чейс и служил связистом на реке Сомма, где принимал участие в битве на гребне Типваль. На войне он писал стихи и отправлял их Джеффри Смиту.

В самый первый день наступления на Сомме был убит лейтенант Роберт Гилсон.

Остальные члены TCBS узнали об этом лишь спустя несколько недель. Джеффри Смит сообщил об этом Толкину в коротенькой записке, а позже переслал ему письмо от Кристофера Уайзмена.

«Дорогой Джон Рональд! Сегодня утром прочел в газете, что Роб Гилсон погиб. Со мной все в порядке, но что толку?Пожалуйста, не бросайте меня вы с Кристофером. Я страшно устал, и эта ужаснейшая новость повергла меня в глубокое уныние. Только теперь, в отчаянии, понимаешь, чем на самом деле было для нас TCBS. Дорогой мой Джон Рональд, что же нам теперь делать? Всегда твой. ДБС».

Толкин написал в ответ длинное письмо, в котором пытался осмыслить происходящее:

«…Не могу избавиться от твердой уверенности, что не следует ставить знак равенства между тем величием, что снискал себе Роб, и величием, в котором сам он сомневался. Робу отлично ведомо, что я абсолютно искренен и никоим образом не предаю свою любовь к нему, — а любовь эту я теперь, когда его в нашей четверке не стало, с каждым днем осознаю все отчетливее, — говоря, что ныне я верю: если величие, которое со всей отчетливостью подразумевали мы трое (подразумевали как нечто большее, нежели только святость или только благородство) и в самом деле удел TCBS, то смерть одного из членов клуба — не более чем жестокий отсев тех, кто для величия не предназначен, по крайней мере в прямом смысле этого слова. Величие, о котором я говорю, — это величие могучего орудия в руках Господних: величие вдохновителя, деятеля, свершителя великих замыслов или хотя бы зачинателя деяний крупных и значимых.
Величие, обретенное Робом, ничуть не меньшее… просто оно иного рода.
Меня не покидает ощущение, будто что-то с треском рухнуло. По отношению к вам обоим чувства мои нисколько не изменились — я еще ближе к вам, чем прежде, и очень в вас нуждаюсь, и, конечно же, мучаюсь жаждой и одиночеством, — но я больше не ощущаю себя частью маленького цельного сообщества. Мне действительно чудится, что TCBS пришел конец, — однако не поручусь, что это сомнительное ощущение не исчезнет, словно по волшебству, стоит нам опять собраться вместе. И все же на данный момент я чувствую себя просто отдельно взятым человеком, обуреваемым скорее чувствами, чем мыслями, и при этом совершенно беспомощным.
Да, TCBS, возможно, воплощало все наши мечты — и в итоге труды его закончат трое или двое уцелевших, или даже один, а роль прочих Господь отведет тому вдохновению, что, как мы отлично знаем, мы обретали и продолжаем обретать друг в друге. На это возлагаю я ныне все свои надежды и молю Господа, чтобы избранников, призванных продолжить дело TCBS, оказалось не меньше, чем мы трое….
Однако же все это внушает мне ужас и горе — в придачу к собственным моим печалям, — поскольку пока что я не в силах отказаться от надежд и стремлений (зарождающихся и смутных, знаю сам), впервые осознанных на лондонском Совете. В моем случае, как ты знаешь, в результате Совета я обрел голос для выражения всего того, что до сих пор сдерживалось и накапливалось, для меня словно открылись необозримые горизонты, — я всегда относил это за счет того вдохновения, что неизменно давали нам всем даже несколько часов, проведенных вчетвером. Напиши, как только представится хоть полшанса. Твой Джон Рональд».

Это письмо Смит прислал Толкину обратно, снабдив его резкими комментариями. В письме самого Смита говорилось:
«Мы точно скоро встретимся, чего я страшно хочу. Не уверен, пожму ли я тебе руку или вцеплюсь в глотку».

Но встретились они мирно. Это случилось 6 июля. Смит прибыл в Бузинкурт, где был дислоцирован Толкин и в течение ближайших нескольких дней они говорили так часто, как могли, обсуждая поэзию, войну и будущее.

Спор о будущем и настоящем TCBS продолжался и после расставания, в нем принял участие Уайзмен. Он писал:
«Как бы то ни было, я — TCBS-ист; я надеюсь достичь величия и, если на то будет Господня воля, — известности в своей стране; и в-третьих, в любом величии, которого мне удастся достичь, ты и Дж. Р. будете неразрывно связаны со мной, поскольку я не верю, что смогу достичь этого без вас. Я верю, что мы сейчас продолжаем наше дело, и вовсе не в отсутствие Роба; мы продолжаем его вместе с Робом. Это вовсе не бессмыслица, хотя у нас нет причин считать, что Роб до сих пор принадлежит TCBS. Но я верю, что нас объединяет нечто вроде того, что Церковь называет Общением Святых»

27 октября 1916 года Толкин заболел окопной лихорадкой и вернулся в Англию. Он надеялся провести в Грейт-Хейвуде тихое Рождество с женой Эдит, но именно там его нашло письмо от Кристофера Уайзмена.

«16 декабря 1916 года.
Дорогой Джон Рональд!
Только что получил вести из дома: Дж. Б. Смит скончался от ран, полученных при взрыве снаряда третьего декабря. Я сейчас не могу говорить об этом. Смиренно молю Господа Всемогущего, чтобы стать достойным его…»

Батальон Джеффри Смита располагался в лагере недалеко от деревни Суастр и был обстрелян 29 ноября 1916 года. Смит шел по деревенской улице позади боевых позиций, когда неподалеку взорвался снаряд. Лейтенанта ранило в правую руку и бедро. Он сам сумел дойти до госпиталя. Его оперировали, но развилась гангрена.

Незадолго до гибели он написал Толкину:
«Мое главное утешение (если меня сегодня ухлопают): на свете останется хотя бы один член великого TCBS, который облечет в слова все, о чем я сам мечтал и на чем мы все сходились. Ибо я твердо уверен, что гибелью одного из его членов существование TCBS все же не закончится. Смерть может сделать нас отвратительными и беспомощными, но ей не под силу положить конец нашей бессмертной четверке! Открытие, которое я собираюсь сообщить Робу, прежде чем уйду сегодня вечером. И ты напиши это также Кристоферу. Да благословит тебя Господь, мой дорогой Джон Рональд, и пусть ты выскажешь в будущем все то, что всеми силами пытался сказать я… Всегда твой. ДБС»

После этого Кристофер Уайзмен написал Толкину: «Тебе следует взяться за эпос».

В январе 1917 года во время медленного выздоровления в Грейт-Хейвуде Толкин начал самый первый вариант своей великой (он сам так называл ее) «Книги утраченных сказаний», которая со временем превратилась в «Сильмариллион».

В последующие годы Толкин с негодованием заявлял, что те, кто нашёл в его работах параллели со Второй мировой войной, были совершенно неправы:
«Для того, чтобы полностью прочувствовать тяжесть военной тьмы, нужно побывать под ней лично, но спустя годы все чаще забывается, что быть схваченным войной в юношеском возрасте в 1914-м ничуть не менее ужасно, чем в 1939-м и последующих годах. В 1918-м почти все мои близкие друзья
были мертвы».

Есть мнение, что своего сына Кристофера он назвал в честь Кристофера Уайзмена.

Кристофер Уайзмен умер в 1981 году, пережив Толкина на 8 лет.

Источники: я использовала статей пять-шесть, некоторые на английском, но больше всего информации взяла из книги Геннадий Парашкевича и Сергея Соловьева «Толкин»: https://profilib.com/chtenie/96757/gennadiy-prashkevi..

Фото 1 и 2 — вся четверка; фото 3 — Роб Гилсон (слева) и Толкин; фото 4 — Джеффри Смит.

Источник