Нет не теплая почва нет

Европа

Под бетоном дорог и баз,
Под бетоном плененных рек
Затаилась, как синий газ,
Ты, Европа, Четвертый Рейх.

Катастрофе который год,
Но земля продолжает спор,
Обнажая то хмурый дот,
То имперский свастичный пол.

И не спрятать горящих глаз,
И знаменам не спать в пыли,
Ибо свищет, как синий газ,
Небо Рейха из-под земли.

Разрывает оковы твердь,
Выпуская на волю высь.
Это небо — кому-то смерть,
А кому-то — навеки жизнь.

Мы вернем журавлиный клин,
Солнца пламень, грозы раскат.
Полной грудью вздохнет Берлин,
Полной грудью вздохнет Москва.

Источник

Отступник, значит, верный. О поэзии А. Широпаева

* * *
По художественному мастерству, философской глубине и эмоциональному накалу своих произведений Алексей Широпаев давно достиг уровня лучших представителей русской поэтической классики. Читатели восхищаются, читатели недоумевают, читатели ненавидят – равнодушных нет. Почему же замалчивает его творчество пресса – и демократическая и патриотическая? Он неудобен, не вписывается в рамки заданных раз и навсегда условностей. Но злобно-ироничное «широпаевщина» в адрес его идей, на самом деле, – вслушайтесь! – звучит размашисто и разгульно как пугачевщина, как антоновщина, как махновщина, где широкий пожар народного мятежа на страх обывателю и властителю. И не в силах принять и понять эту силу благонамеренный демократический критик вкупе со своим благочестивым коллегой-патриотом в ужасе закрывают глаза. Но то, что они пытаются игнорировать Широпаева, не значит, что его не существует.
Большая литература «толстых» журналов и официальных литературоведов, «принятых при дворе», из поэзии ультраправых выбрала самого удобного – Всеволода Емелина, в изводе которого национализм предстаёт скоморошьими коленцами у трона и создаёт иллюзию безопасности правой идеи, так же как «гламурный фашизм» в комьюнити ЖЖ.
А Широпаев страшен своей серьёзностью. Он не юродствует, он громит.

* * *
В стихах Широпаева преобладает мотив трагедии народа, заключающейся в том, что на Руси всегда, на его взгляд, побеждают не те. Солнечное язычество попрано мрачным христианством, доблестное белогвардейство – холопами и комиссарами, русский народ — жертва державных амбиций власти. Низкое низменное начало побеждает чистое и высокое начало, носителями которого являются арии, русы, новгородцы, немецкие солдаты. Осмыслению этой трагедии и её последствий и посвящена поэзия… Думаю, не дело судить автора такого масштаба с позиции собственных политических взглядов, хотя с некоторыми воззрениями Алексея Алексеевича согласиться не могу. Но кроме идеологии есть мастерство, есть вдохновенные прозрения, сложный и противоречивый образ неординарного человека. И он отражает взгляды немалой части общества, для которой принятие христианства – драма, фашисты – герои, а мир мультикультуры и толерантности – фальшивка. Поэт говорит об этом прямо и агрессивно. Вот «Обращение к храму Христа Спасителя — в день Перуна»: «…Мастодонт, бородавка империи,/Одиозный, как ханский шатер./Сквозь веселое солнце пропеллера/Я смеюсь над тобою в упор!/Вся кабина пронизана светом./Златоглавая цель – на виду./Отделилась от брюха ракета/И, свистя, понеслась в фофудью./Прямо в купол, где темное имя/Притаилось в угаре свечном!/Пусть молекулы третьего Рима/Распадутся в просторе речном …». Здесь храм – символ ненавистного государства, унижающего русский дух, — так видится Широпаеву. А сама Империя – наследница Орды, продолжающей угнетать русских рабов. Я не согласна ни со столь радикально отрицательной оценкой христианства, при всей его чуждости мне лично, ни, тем более, с таким отношением к Империи, разрушение которой просто опасно с точки зрения геополитической ситуации. Но как зрима эта картина, как ярка. Можно ли счесть этот взгляд за окончательный итог размышлений поэта? Позволю себе усомниться. Когда-то, в стихотворении 1998 года «Возвращение Артура» Широпаев говорил не менее убедительно и воодушевленно, но как истинный православный державник: «Царь-Медведь окормлялся из рук Преподобного Старца/И лесов корабельных текла прикровенная речь,/Чтоб теперь, на закате, взыграв переливом багрянца,/Из глубин Светлояра восстал Государственный Меч». А заглянуть в восьмидесятые поэтические, можно прочитать иные призывы: «Смело реквизируйте магазины винные!/Размозжив витрину, в ресторан вломись!/Занимай музеи, здания старинные,/Делайте богему, пьяный коммунизм! Захватите дачи руководства партии,/Лимузины черные — в подвенечный цвет!/Бросьтесь с незнакомками в царские кровати,/И не бойтесь армии — армий больше нет!»
Так же и о религии, кого только не упоминает Алексей Алексеевич в своих стихах – и Вакха, и Христа, и Будду… Предлагавший столько различных путей читателю автор – чем он докажет, что очередная страстно воспетая им идея – не новое романтическое заблуждение, одно из? Разве что смертью за неё. В 1986 году Широпаев пишет: «Хватит осуждать Распутина! Хватит!/Он был обновленьем России и мира,/Русский мессия,/Христос,/пахнущий конским краденым потом…». А в 2001-м: «Мы вновь восславим Красоту,/И ты восстанешь, Идол княжий. /А к лошадиному хвосту /Святошу подлого привяжем». И бог Велес зашагал по снегам сегодняшнего дня из минувшего. Хотя это было лишь начало…
Поэзия ультраправых полна обращений к языческим богам Индии, Скандинавии, Греции, но в этом нет противоречия – всё это явления единой нордической цивилизации, все мы родом из Гипербореи. Чувствуется подсознательное стремление возродить это единство – стремление утопическое, но упорное.
В стихах Широпаева постоянно идёт перекличка времён, присутствуют несколько реальностей, которые пронизывают друг друга, объединённые Русским смыслом, который и арийский, и нордический. Солнце Гипербореи в ночах промзон, трава Арьяварты на Куликовском поле. Европейская, и ещё шире — арийская цивилизация для поэта едина. Поэтому для него «незыблемы Рюрик и фюрер в ряду воплощений Руси». Широпаев исследует эти воплощения расы, как культурные слои, как эволюцию вида. Но он не бесстрастный учёный. Скорее, алхимик, который упивается своими фантазиями не менее, чем правдой. Сравнив Широпаева с алхимиком, я чуть позже обнаружила в Сети его ранние произведения и удивилась совпадению одного сюжета и своей догадки – там было стихотворение «Алхимик в Московии. XVI век». Образ одержимого познанием человека, создающего будущее с помощью полумагических манипуляций. «За окном — апрель и толпы,/Трезвый, будничный денек./У меня ж — потеют колбы,/Желтый тянется дымок…/ Я преступник, я преступник,/Верю в левую ладонь./Разотру кристаллы в ступке,/Белый высеку огонь…/А дружинников почую -/Встану, дуну на свечу, /Дверь открою потайную, /В щель звенящую влечу./И вбежавшие успеют/В этой щели различить/Трепет будущих проспектов,/Фары, беглые лучи…».
Поэтическая, политическая алхимия, а не трезвый расчёт. «Назло науке, точному познанью/Я верю в исступление шаманье,/В удары бубна и костра гуденье,/В предчувствие, мираж и песнопенье». Конечно, все люди живут в своих мифах, словно в параллельных мирах, где одно и то же событие воспринимается по-разному. Особенно сейчас, когда на общество обрушилась масса новой информации не только о религиях, но и о исторических событиях, породив литературные сюжеты, далёкие от официозного взгляда: «Туман слепых атак,/Незрячая победа./Мой дед берет Рейхстаг,/А я стреляю в деда…./Вихрастый навсегда,/Дед выступил из бездны./На нем блестит звезда./На мне же — крест железный».
Оказалось, что истинные ценности не обязательно освящены пропагандой с телеэкрана, есть много иных правд, и, возможно, Россия проиграла, выиграв войну, победу в которой присвоили чужаки. Пирровы победы великой Державы?
«Рубахой из сатина/По праздникам тряси…/»За взятие Берлина?»/»За взятие Руси!»»
Когда глядишь на смуглые лица новых жителей Москвы, не желающих ассимилироваться и навязывающих свои взгляды титульной нации, поневоле задумываешься, за что воевали и гибли наши деды…

* * *
Историю творит народ, но что значит он без ярких сильных личностей, определяющих пути развития государства?
Широпаеву интересны лидеры, вожди. И даже безымянный партизан, насвистывающий «Хорст Вессель» в «Лесном царе», обращается не к коммунистам, одного их которых покарал, а прямо к маршалу Советской страны, как равный: «Я дрожащие руки/ не горазд поднимать,/ торжествующий Жуков,/ погоди ликовать/Напевая «Хорст Вессель»/выхожу на тропу/коммуниста повесил/на высоком дубу». Есть и отдельное стихотворение «Жуков», где маршал Победы предстаёт чудовищем Евразии, бросившим в бой арийцев против арийцев: «Ты – пахан в эполетах шитых – /Нес погибель фашистским гадам./Ты по толще своих убитых/Прошагал, как по зыбким гатям./Много ты разбросал народу/По высоткам, да по оврагам./Ты как крот доскребал породу/По колхозам, да по гулагам…/… Ты остался в тяжелой бронзе/На немецкой земле горячей,/И стоишь, величав и грозен,/Сиротинку Европы нянча./Ты маячил в рассказах деда,/Как магический иероглиф…/Красный темник, пахан победы,/Трижды славен и трижды проклят!»

Великие враги тоже достойны внимания, но и разоблачения – как иначе ниспровергнуть созданное ими, но враждебное русским?
В своём интересе к образам сильных людей Широпаев не мог обойти Сталина. Кроме упоминаний, есть два текста, где он нарисован особенно ярко. Первый, опять же датированный 1998 годом, трактует судьбу Сталина с точки зрения патриота просоветских взглядов: «Воздух ночи кристален. /Тишина, как в раю./Мне мерещится Сталин, /Облаченный в броню. /В его голосе — бронза. /В его шаге — свинец. /Отблеск цвета мороза / На челе, как венец. «/Я — державная сила, Полюс праведных уз. / Я вернусь Михаилом, Я Артуром вернусь». Но в 2008-м всё видится иначе, и жесток «Разговор с товарищем Сталиным»: «Не трогай белый наш глагол,/Крути своим кобылам хвост,/И не произноси, монгол, /За русских свой лукавый тост!/И пусть ты в золоте погон,/И пусть ты горец и грузин,/Но ты нутром – монгол, монгол,/Властитель плоскости равнин!/Ты любишь грязным сапогом/На белый мрамор наступать./Ты любишь плеть. Ведь ты – монгол./Тебе свободу не понять…». Несмотря на то, что мне ближе вторая трактовка, не могу не заметить, что оба портрета нарисованы рукой мастера.
Ряд строк и стихотворений посвящены Гитлеру, скорее как борцу с коммунизмом, как исчезнувшей возможности спасти Русь от интернациональной массы, использующей её в своих интересах. Особенно любопытен Гитлер – непохожий на образ из фильмов, задушевный, немного смешной и близкий русскому мужику как соплеменник и единоверец, из поэмы «Странник»: «…На дрын опираясь, в простой телогрейке,/ Идет по России калика Адольф./Разя перегаром, тяжелым как нитра,/Он верным твердит в привокзальном кафе:/«Скажу вам по правде, ребята, я – Гитлер…»,/И тащит «Майн кампф» из больших галифе./На сленг молодежный, на вечную феню/Легко переводит родные слова./Он пьян как Высоцкий, он лысый как Ленин,/И только в глазах, как всегда – синева./Оброс бородою толстовских масштабов,/Проникся дымами опавшей листвы,/Огнем опален на концерте «Раммштайна»,/Остыл, коченея, на льду мостовых…/ Он снова свободен. Свобода – дорога./Он снова художник. Он принял как дар/Судьбу в сумасшедшей манере Ван Гога/И мир необъятный, как атомный шар». Это гораздо интереснее пафосного, в привычной манере ультраправых поэтов: «летит денница – русский Гитлер на Запад, тлеющий едва».
В своём интервью израильской программе «7-й канал» на вопрос: «В настоящее время Вы не написали бы то, что написали о Гитлере тогда?» Алексей Алексеевич отвечает: «Я бы многое сегодня не написал из того, что написал в прошлом. Как говорится, нельзя войти в одну и ту же реку дважды». По-моему, это свидетельствует о том, что в отличие от многих писателей-оппозиционеров, одеревеневших душой и штампующих идеологически выдержанные поделки, Широпаев жив как мыслитель. За это можно простить многое.
А впрочем, талантливый человек не нуждается в оправдании.
Отметим, что отношение автора к великим мира сего определяется тем, что они принесли русской нации. Вот стихотворение памяти маршала Маннергейма: «Как светел день! Как ровен снег,/Останки орочьи таящий./Великий белый человек,/Русь от России отстоявший!/Ведь Русь везде вздымает стяг,/Где дух нордический блистает./Мы завтра отстоим Рейхстаг!/Мы отстоим сегодня Таллинн!/Мы отстоим в борьбе святой /Русь как знамение, как принцип — /Меж белизной и чернотой/Неодолимую границу».
Но меня особенно впечатляет стихотворение «Унгерн», где ритм строф передаёт стремительное движение армии, напор энергии мятежа, сокрушающий декорации мегаполиса. Могучий порыв степного ветра с горьковато-пряным ароматом трав врывается в комнату читателя. Послушайте: «Буряты, монголы, казаки — /На запад, на запад, на запад,/Туда, где сверкает столица,/ Легенда, как туча, стремится./На офисы, факсы и пластик — /Мистерия шашек и свастик./ Смотрите: на банковских стенах/Пульсирует конская пена./В ребристые ваши тоннели/Бураны степные влетели,/И рушит компьютеров недра/Империя бронзы и ветра».
Душа поэта словно переживает множество перерождений, оттого картины, которые он рисует, так зримы. Он хмельной скальд на палубе дракара, он лихой бандеровец, насвистывающий «Хорст Вессель», колонизатор, контрреволюционер.

* * *
Есть поэты хаоса и есть поэты космоса. Одни разрушают и смешивают обломки, расшвыривая их в пустоте. Другие строят. Упорядочивают, упрочивают осмысленность Вселенной. Как «несгибаемый пастырь,/Блюститель Порядка и Меры» Алексей Широпаев сквозь каменные глыбы и пласты исторической информации пытается найти следы первичной ясности и определенности русской судьбы. Точку, с которой пошёл отсчёт времени белого мира. И выстроить его с нуля таким, каким он должен быть.
В стихах много слов, так или иначе относящихся к земной тверди: «Гамматические кресты -/Злые почвенники асфальта»; «Русь исходит протяжными стонами/Из-под почвы, готовой цвести»; «И покинет угрюмый бункер/Сын реликтовых теплотрасс,/Мегаполиса новый Унгерн!»; «Так прими, моя почва,/Мою кровь, как росу»; «А водка прочищает глотку/До соловьиных скоростей,/До первых слез, до детской нотки,/До Бога, почвы и костей»;. «Мы все тут заново начнем,/И вспыхнет, как богатство инков, /Закон, начертанный мечом/На непородистых суглинках».
В стихотворении «Город» «вопрос почвы» раскрывается особенно полно:
«Земля, насаженная на каркас коммуникаций, поколебленная изнутри акустикой искусственных пустот, накачанная химией и током, пробудилась для грез своей юности.
… Город зачерпнул окаменевшие костные недра и оттуда по сплетениям коммуникаций хлынула наверх энергия Первого Утра Земли. Здесь вновь начинают говорить духи Почвы, вылезая из грунта углами бурой арматуры. И там, за пределом, из смятенных грохочущих недр этого мира, над его кромешным зубчатым горизонтом в дыму и прахе заново восстанет Вечное Солнце». Путь под землёй и выход из-под неё встречается не раз. Это напоминает о древних легендах, где герой зачастую вынужден спуститься в подземный мир, чтобы вернуться на белый свет преображенным. То, что называют инициацией. Американский исследователь природы мифов и символов Джозеф Кэмбелл пишет: «Хотя дорога мифологического героя может проходить по земле, она всегда ведет внутрь — в глубины, где преодолевается подспудное сопротивление, и возрождаются давно утерянные, забытые силы, необходимые для преобразования мира». Эти силы для поэта – в духе и прахе предков. Преемственность поколений, чей проводник – родная земля, чётко озвучена и в стихотворении «Террорист»: «Спят в курганах Великие Асы./Но жива эстафета огня./Из курганов глухие приказы/День и ночь настигают меня/Я — слепое орудие Расы./По наитью, в назначенный час,/В цель веду автоматные трассы/И, сразив, забываю приказ. Я не знаю сомнений и скорби./Взор — прозрачней воды ледяной./Крови собственной радостный зомби,/Может даже — кровинки одной./Я — слепое орудие Расы./Я заброшен в народные массы».
Истинно русское как будто ушло в тень: в глубины земли и воды, под пласты пород, в карстовые провалы, под ил, в донных впадины. Угрожает из чащ, из-под берега. Его надо вызвать из подсознания. Хтонь заявляет свои права. Среди характерных особенностей хтонических существ традиционно выделяют звероподобие, наличие сверхъестественных способностей. К ним относились умершие предки. В славянской традиции к хтоническим существам относились прежде всего гады, в число которых включались и животные, связанные со смертью и потусторонним миром. Они олицетворяют собой дикую природную мощь земли. Почвенные недра, таинственные глубины прапамяти скрывают загадочных забытых сущностей, бывших частью арийской души, её дремлющие энергии. «…Ящер, Ящер багряноокий!/Бог – мерцающий Крокодил!/Дай нам, Ящер, простор широкий,/Совмещение крайних сил!/Ты вдохни, попалив кого-то,/В нас полярных зарниц огни,/Дай нам северный ветер, воды,/Что свободе вовек сродни!/Счет подводит Буслай Василий,/Попирая цареву власть./«Историческую Россию»/Он в твою погружает пасть!/Сгинь, Империя, в этой бездне,/Погремушкой бренча степной,/Вместе с плеткой и пьяной песней,/И изломанною душой. », «Всех, кто Древнюю Силу в себе загубил –/Не помилует Северных Вод Крокодил./Всех, кто выю согнул, кто астрал не пробил –/Тех под корни, под берег возьмет Крокодил».
«Хтонь» – конституирующий признак отечественной литературы для тех, кто расположен прислушиваться к гулу под ногами; это магма такая, иррациональная, формирующая идеологический ландшафт наверху. Вы вот смеетесь, а она концентрируется, еще как концентрируется; мой личный дозиметр зашкаливает» – говорит критик Лев Данилкин.
Энергии былого с помощью заклинателей от литературы, вырываются в настоящее:
«Под бетоном дорог и баз,/Под бетоном плененных рек/Затаилась, как синий газ,/
Ты, Европа, Четвертый Рейх./Катастрофе который год,/Но земля продолжает спор,/
Обнажая то хмурый дот,/То имперский свастичный пол… /Ибо свищет, как синий газ,/
Небо Рейха из-под земли./Разрывает оковы твердь,/Выпуская на волю высь…».
Мистическая связь с почвой чувствуется не просто и не столько в смысле территориальном, а в смысле экзистенциальном – с почвой, переслоенной русскими и вражьими костями, с почвой, прячущей тайны былого и духов древности.
Некоторые воинствующие христиане мечтают сжечь Широпаева в срубе, как еретика, кощунника, колдуна, который вызывает из мёртвой ныне воды русского логоса чудовище живой истины. Порой истина ужасна. Но необходима…
«Нет, не теплая почва, нет! /Сквозь гремящих тоннелей кольца, /Сквозь холодный фонарный свет /Мы придем к тебе, наше Солнце!» Прорыв к свету через тьму подземную символизирует преодоление реалий эпохи и восстановление исконного порядка.
Православный поэт Владимир Шемшученко пишет: «Не заглядывай в бездну, поэт». Язычник Алексей Широпаев – поэт, заглянувший в бездну, не оставшийся прежним, но ставший сильнее. В глубинах былого он ищет победный арийский Север:
«Родины нет. Но осталась Прародина./Там, за Мурманском, в ледовой дали,/Отчая пристань Великого Одина/Ждет наши блудные корабли».

* * *
Поздравляя с сорокалетием друга и соратника, Алексей Широпаев говорит: «…Позволь почтить тебя стихами о нашем общем герое — великом Юлиане Отступнике».
Римский император Флавий Клавдий Юлиан пытался возродить культ языческих богов. Будучи крещённым в детстве, впоследствии отверг чуждое душе христианство, очарованный греческой философией. Ностальгия по религии сильных, жизнелюбивых, свободных людей заставила русских так же обратиться к язычеству, которое стало не столько набором мифов, но мировосприятием, неразрывно связанным с идеологией национализма. «Мы с тобою как дети смеемся/Над хамьем и нелепым копьем,/И античное зрелое солнце/Мы из кубков рубиновых пьем./Все прошло – кутерьма, христиане…/Там, в дубраве – белеющий храм».
На мой взгляд, русское язычество оказалось более живучим, нежели греческое. Пусть утеряны ритуалы и нет богатой философии, его адепты готовы возрождать религию почти с нуля. Но вернёмся к образу Юлиана, через который поэт стремится объяснить читателю свои отступничества от идеологий и религий, в стремлении обрести идеальное мировосприятие: «Ликуйте всласть, галилеяне,/Рубите руки у богинь. /Спокойным взором Юлиана/Простор истории окинь./… Что нам – весна, то этим – скверна,/Позор, гниение и прах./У нас Отступник значит Верный, /Поправший двойственность и страх». Не знаю, хотел бы автор этих строк ассоциироваться у читателей с императором Юлианом, но нахожу более ярким и колоритным образ космического батьки Махно, который в стихотворении «Третий путь» «играет задумчиво кольтом/В компании мертвых старшин./«Куда нам? В Румынию по льду?/Во льды Гималайских вершин?/А, может, на Альфу Центавра/И в мир параллельный уйти?/Я четверть очищенной ставлю/Тому, кто укажет пути!»/Но спят усачи-атаманы,/Ни слова не молвят в ответ./Их лица покрыты туманом,/Как горы далеких планет./По хате, распахнутой настежь,/Искря о папахи ребят,/То белые карлики шастят,/То плавает красный гигант…/По горнице черные дыры/Распрыгались, как никогда./Куда же податься? Куда. » Если вспомнить ещё и ранние стихи о Бакунине, то можно предположить – на самом деле, в глубине души Алексей Широпаев — анархист. Философ, странник, искатель опасных истин… «Пойми, ничто навек не задано».

Сколько обновлений пережила душа поэта – он миновал христианство, монархизм, антисемитизм, ушёл в язычество, антиимпериализм, восторг перед Израилем… Но можно ли быть уверенным, что остановится на этом? Талантливый человек стремится вперёд, жадно вглядывается в мир, сомневается, изучает, преодолевает, расширяет горизонты творческого видения. И пусть то одни, то другие, не приемля его новых взглядов, взрываются возмущёнием. Отступая от того, что кажется ошибочным, Алексей Широпаев всегда верен своей духовной свободе. Это высшая верность поэта!

Источник