Обряды периода уборки урожая жнивные

Жнивные песни.

Жнивные песни славян (жатвенные песни) — календарные песни, исполнявшиеся при совершении обрядов, сопровождавших уборку урожая. Известны во всех славянских традициях, но наиболее популярным и многообразным по форме является репертуар у восточных славян (белор. жніўныя песні, укр. жниварські пісні). Он включает три тематические группы текстов: зажиночные песни, исполняемые на начальном этапе жатвы; собственно жнивные, которые поют на протяжении всего периода уборочных работ; дожиночные, приуроченные к моменту завершения жатвы и празднования по этому поводу.

Относительно небольшую группу составляют зажиночные песни, исполняемые в первые два дня с начала жатвы. Их пели по пути в поле и возвращаясь домой, перед ритуальным зажином, на следующее утро, когда приступали к уборке хлеба.

Более значительная по составу группа собственно жатвенных песен носит характер сезонных необрядовых фольклорных текстов, в которых при сохранении образов жатвы усиливаются мотивы лирической песенности, жалоб на изнурительный труд, на неприветливость свекрови, несчастливую долю и т. п.

Наиболее многочисленная группа — дожиночные песни, связанные с обрядами окончания жатвы: это и шутливые корильные припевки, высмеивающие отставших жнецов; и «бородные» песни, сопровождавшие ритуал завивания последних оставленных в поле колосьев; и величальные, восхвалявшие жниц и хозяина поля; и веселые песенки, исполнявшиеся при возвращении в село и за праздничным столом и т. п.

Источник

Жатва как магический ритуал славян

С наступлением периода жатвы у славян был связан обширный комплекс обрядов и ритуалов. Они не были приурочены к определенной дате, а зависели от времени созревания злаков. Жертвенные обряды проводились, чтобы отблагодарить землю-матушку за долгожданный урожай. С помощью обрядовых действий участники стремились вернуть земле плодородие, обеспечивая урожай будущего года. Кроме того, обряд имел практическое значение: жницам требовался определенный перерыв в работе.

Начало жатвы отмечалось особым обрядом «первого снопа». Первый сноп, называемый именинником, жала старшая в семье женщина. Сноп обвязывали лентами, украшали цветами, а затем ставили в углу Богов и Предков. Когда жатва заканчивалась, сноп скармливали домашним животным, а часть зерен прятали до следующего сева. Эти зёрна через год подсыпали в первую пригоршню зерна.

Поскольку хлеб жали в основном женщины, песни пелись, в основном, от их имени. Пение помогало организовать ритмический темп работ. Каждая строчка в жатвенной песне заканчивалась высоким возгласом: «У» или «Гу».

Пора же, мати, жито жати
Ох, и колосок налился. У!
Колосок налился. У!
Пора же, мати, дочку дати. У!
Ох, и голосок сменился. У!

Жатву старались закончить как можно быстрее, пока не осыпалось зерно. Поэтому нередко хлеб дожинали «всем миром», выходя все вместе на одно поле. По дороге на толоку (совместную работу) и обратно домой пели специальные песни, в которых обращались к зерну.

Когда заканчивали жать поле, землю благодарили и просили ее передать часть своей силы людям.

Окончание жатвы сопровождалось особым обрядом — «обнимания козы». Старшая жнея оставляла небольшую круглую площадку несжатых колосьев, вокруг нее и внутри тщательно выпалывали траву, оставшиеся колосья связывали наверху. Так получался небольшой шалаш, называвшийся «козой». В середину шалаша клали ломоть хлеба, посыпанного солью: приносили дар Матери-Земле. Затем все присутствующие читали обращение: благодарили богов за благополучное завершение жатвы.

После этого начиналось гадание: старшая жница садилась на землю спиной к «козе», около нее складывали серпы. Взяв в руку по одному серпу, жница кидала их через голову. Если серп при падении втыкался в землю, то это считалось недобрым предзнаменованием. Если серп падал плашмя или оказывался неподалеку от козы, то его хозяйке предсказывали долгую жизнь.

Когда все поля были сжаты, совершали обряд женитьбы серпа. Жницы благодарили серп за то, что он помог им собрать хлеб и не обрезал руку.

На каждом поле оставляли несжатым пучок колосьев, его называли пожинальной бородой и предназначали богам. Для этого стебли свивали жгутом, а колосья втаптывали в землю. Затем сверху клали кусок хлеба, посыпанный солью.

Считалось, что в оставленной на поле бородке сохранялась плодородящая сила зерна, ее стремились отдать земле, чтобы обеспечить плодородие земли в будущем году.

Чтобы не обидеть землю, последний сноп всегда жали молча. Потом, не произнося ни слова, уносили домой. Этому снопу приписывалась магическая сила. Внося дожиночный сноп в дом, хозяйка произносила приговор:

Источник

ЖАТВА В СЛАВЯНСКОЙ ТРАДИЦИИ

Серпы золотые!
Веселёнько жали
Серпочки мелькали!»

Испокон веков сбор урожая (событие огромной важности для земледельца) был не только временем тяжкого труда, но и великим праздником. В славянской Традиции (как и во многих других культурах) торжественно отмечалось (и отмечается до сих пор) начало жатвы и её окончание: в народном месяцеслове (календаре) эти святодни называются соответственно Зажинками и Спожинками (иначе – Пожинками, Дожинками).
В христианское время жатва обычно начиналась после Ильина Дня, а Спожинки были приурочены к Успению Богородицы (15 серпня \ августа). Впрочем, по некоторым сведениям, даты этих праздников могли сдвигаться – в зависимости от созревания злаков. Несмотря на привязку к христианским праздникам и некоторые христианские элементы в обрядности, Зажинки и Спожинки уходят своим корнями в глубокую древность. Об этом свидетельствует архаичность ритуалов, совершавшихся в эти дни – к слову сказать, подобные обряды известны не только на Руси, но и по всей Европе.

Зажинки.
А. Терещенко в своей книге «Быт русского народа» так описывает Зажинки: «когда поспевает жатва, зажиточный хозяин дает пир своим соседям: угощает водкою и пирогами и просит их помочь ему в собирании хлеба. Многие служат молебны и потом окропляют поля и жнецов святою водой. Хозяин или священник берет серп и делает начаток; первые снятые колосья называются зажинками. Их хранят до будущего года» . Право начать жатву могло также предоставляться старшей женщине в семье или жнице, известной своим благочестием.
Особой значимостью обладал первый сжатый сноп – его украшали цветами и лентами, торжественно проносили по деревне и ставили в красный угол. Сноп этот назывался по-разному: Именинник, Зажинец, Пращур, Дед, Прадед и использовался в различных обрядах. По свидетельству Ю.П. Миролюбова, «Пращур был участником Колядок, его носили на вилах от дома к дому и, входя, ребята начинали словами: «Слава Пращуру!» Затем пели Колядки. Взрослые же, обмотав Колесо соломинами Пращура, зажигали и гнали горящее Колесо по дорогам, через сугробы, в знак близкой весны и тепла. В начале вешнего сева хозяева брали Первый Сноп, растирали руками колосья и выпавшее зерно с половой (мякиной) смешивали с зерном для сева. Этим как бы поддерживалась связь одного Пращура с другим, идущая с древних веков. На Новый Год несли колоски из Пращура скотине, курам, животным, чтобы и они попробовали зерна Пращура, чтобы хорошо родились, были здравы и благополучны (…) Пращур был непременным свидетелем свадьбы, его сажали в красном углу с широкой цветной лентой наискось как «Болярина», а посаженные отец с матерью, входя в избу, кланялись иконам, крестились трижды и говорили, обращаясь к Снопу: «Буди здрав, Пращуре!» .
По мнению Миролюбова, первый сноп был изображением Бога и, в то же время, даром Ему. Действительно, во многих традиционных культурах первое«(…) доля богов и других представителей иного мира, оно не принадлежит человеку. Поэтому первые плоды, первины урожая, первые приготовленные продукты имеют четко обозначенную прагматику — они используются почти исключительно в качестве жертвы» . В ряде мест зажиночный сноп ритуально сжигали во время Зимних Святок, что может быть интерпретировано как жертвоприношение.
В «Велесовой Книге» (впрочем, подлинность этого источника отрицается большинством учёных) сказано: «То Влес ущаше Праоце наше Земе раиате а злаке сеиате а жниате вена венъща о полех стрднех а ставете Снопа до огнища а цтеть го иако Оце Божска» . Во многих культурах встречаются обряды, в которых жертва Божеству одновременно является Его изображением: к примеру, греческому Богу Дионису, именуемому «быком», «быковидным», «быколиким» и т.п. приносили в жертву быков (участники ритуала в исступлении разрывали их на части и поедали сырое мясо – воспроизводя тем самым гибель этого Бога, который, согласно мифу, был разрезан на куски титанами). Так что версия Ю.П. Миролюбова вполне может соответствовать истине… но к Снопу и связанным с ним обычаям мы ещё вернёмся.

Жатва.
Уборка урожая – труд, хоть и тяжкий, но приносящий радость. Предоставим слово А. Терещенко: «Собирание хлеба сопровождается пением, исполненным душевной радости. По полям раздаются безотчетно игривые песни; сама природа, кажется, веселится с жнецами: все им благоухает и все живет упоительной веселостию. Смотря на них, сердце невольно завидует их счастию. Душа свободы – доверчивая откровенность и простосердечное самодовольство – ставят их выше всех счастливцев в мире. Ряды жнецов работают дружно. Малые и большие с серпами в руках, с граблями на спине – все трудятся и все поют. Песни зажнивные поются без разбора, но чаще всего шуточные и веселые» . Жатвенные песни, задавая ритм, помогали жнецам и жницам в работе. Крестьяне пели об уборке урожая, насмехались над нерадивыми и скупыми хозяевами и хвалили щедрых:

«А я, молоденька, рожь топчу,
Рожь топчу, рожь топчу,
Травку-муравку вытопчу,
Вытопчу, вытопчу,
Зеленое жито вырастет,
Вырастет, вырастет,
А я, молоденька, буду жать,
Буду жать, буду жать,
И да у снопочки вязать,
Да вязать, да вязать (…)»

«(…) Ой, у чужого господаря обидаты пора,
А у нашого господаря ще и думки не ма.
Ой, паноньку наш! Обидаты час!
У чужого господаря горилочку пьют,
А у нашого господаря воды не дают.
Ой, паноньку наш! Обидаты час!
У чужого господаря полудноваты пора,
А у нашого господаря щей на думки не ма.
Ой, паноньку наш! Полудноваты час!
У чужого господаря пополудновалы,
А у нашого богатого ще й не думалы.
Ой, паноньку наш! Полудноваты час!»

Жатву необходимо было закончить как можно быстрее – чтобы колосья не осыпались, поэтому дожинали сообща, «миром» (т.е. общиной). Устраивали «толоку» (иначе – «толоки», «помочи»): так назывался совместный труд – помощь в тяжёлой работе одному из общинников. К слову сказать, существовали и особые «толочанские» песни:

«На горушке на крутой,
На раздольице широкой
А стоит народ всей толпой
Глядит народ толоку.
А чья это толока?
Богатого мужика,
Богатого мужика, —
Акимова толока».

Обряды Спожинок.
Окончание жатвы, как и её начало, сопровождалось обрядовыми действами и пиром. Последние оставшиеся на поле колосья оставляли «на бороду» кому-либо из мифологических персонажей: Спасу, святому Илье («заместившему» в христианское время Перуна), святому Николе («заместителю» Велеса), святому Егорию («заместителю» Ярилы). При этом пели соответствующие песни:

«Егорий, приходи,
Коня приводи.
И наших коней корми,
И овечку корми,
И коровку корми!»

«Сей год — борода, на ново бы друга.
Если старик стопчет, то помрет,
Старуха стопчет — тоже помрет,
А молодей, стопчет — в солдаты пойдет,
А девица стопчет — замуж пойдет».

Стебли «бороды» заламывали (нередко при этом свивая их жгутом), чтобы колосья свешивались до земли. Иногда в стебли бороды или на землю (на скатерть, на камень) клали хлеб и соль (предназначавшиеся в жертву: Богу, святому Илье, умершим, полевым духам, «мышам и другим зверям»). Помимо обрядовых песен существовали и особые ритуальные формулы, которыми сопровождалось заламывание «бороды»: «Вот тебе, Илья, борода, рости овес на прок, корми доброго коня; Вот тебе, Никола, бородка! Уроди нам и на будущий год хлеба!»
Другие названия «бороды» — «коза» («козой» называется также часть полосы, приходящаяся на долю одного жнеца), «перепёлка», «куст», «кукла».
А.Н. Афанасьев пишет, что «бороду» завивали и в Зажинки, причём посвящали её Велесу \ Волосу: «Когда созреет хлеб, в южной России жницы отправляются в поле с песнями; одна из них, захватив рукою пучок колосьев, завивает (закручивает) их на корню и потом перегибает или заламывает в какую-нибудь сторону, чтобы всякий мог видеть и ни один бы серп не коснулся сделанного «закрута». Это называется: завивать Волосу бороду или оставлять, дарить ему на бороду куст золотистых колосьев; в честь этой «бороды» поются обрядовые песни. Думают, что после такого обряда никакой лиходей и колдун уже не в силах наслать на хлеб порчу» .
По мнению многих исследователей (Д.К. Зеленина, В.Я. Проппа, Яна де Фриза, Мирчи Элиаде), этот обряд, известный по всей Европе, первоначально был магическим действием, совершаемым с целью сохранения силы урожая. В.Я. Пропп пишет: «Если предположить, что в «бородке» будто бы сохранена плодородящая сила зерна, то исконный смысл обряда становится ясным. Завивание в венок эту силу сохраняет, а пригибание к земле или закапывание имеет цель возвращение земле тех сил, которые из земли ушли в зерно» . Мирча Элиаде высказывает схожие мысли: «(…) этот обычай вызван страхом перед иссяканием животворной «силы» урожая. (…) В несрезанных колосьях сохраняется сила растения и всего поля. Этот обычай, проистекающий из изначальной идеи «силы», которая постепенно, но не до конца иссякает, а затем возрождается с помощью собственного волшебства, позже стал толковаться как жертвоприношение мифическим олицетворениям растительных сил или же различным духам, имеющим то или иное отношение к растительному миру» .
Часто последние оставшиеся на поле колосья сжинали (по некоторым сведениям, жнец при этом хранил молчание) и делали из них дожиночный сноп. Сноп этот называли Именинником, Дедом, Бабой, Матерью Пшеницы (Ржи, Гороха), Житной Царицей, Кумушкой, Житной Бабой и т.д. С ним поступали по-разному: так, в Вологодской губернии Кумушку хранили до Покрова, а в этот праздник – скармливали скоту; болгары носили Житную Царицу вокруг села, а потом – бросали в реку или сжигали; в Смоленской губернии сноп, наряженный в женскую одежду, били берёзовым веником, чтобы истребить на поле животных-вредителей. Пожалуй, наиболее распространённым на славянских землях был такой вариант этого обряда: дожиночный сноп торжественно приносили домой и хранили в течение определённого времени, а после – ритуально уничтожали (часто сжигали во время Зимних Святок).
А.Н. Афанасьев приводит такое объяснение этого обычая: «По немецким, славянским и литовским преданиям, житные духи \Славяне дают им названия: полевой дед, полевик, гречуха, жыцень\ в летнюю половину года обитают на нивах. Когда хлеб поспеет и поселяне начинают жать или косить его, полевик бежит от взмахов серпа и косы и прячется в тех колосьях, которые еще остаются на корню; вместе с последнесрезанными колосьями он попадается в руки жнеца и в последнем = дожиночном снопу приносится на гумно или в дом земледельца. Вот почему дожиночный сноп наряжают куклою и ставят его на почетном месте, под образами. (…) Верят, что пребывание ее в доме приносит хозяину, его семье и житницам божье благословение. Большею же частью кукла эта сберегается только до времени посева: тогда ее обмолачивают и добытыми из нее зернами осеменяют поля — с тою целью, чтобы житный дух, заключенный в последнем снопе, мог возродиться и заявить свою благотворную силу в новых всходах» .
Возможно, дожиночный сноп считался вместилищем души Предка – в пользу этой версии говорят некоторые его названия («Дед», «Баба») и его присутствие на поминальной трапезе в навечерие Коляды. Это предположение не противоречит представлениям о снопе как месте обитания полевого духа – Мирча Элиаде в «Очерках сравнительного религиоведения» пишет о зимних святках у германцев: «(…) из последнего снопа, сжатого в прошлом году, делают изображение мужчины, женщины, петуха, козы или другого животного. Знаменательно, что эти животные, которыми принято олицетворять «силу» растительности, олицетворяют и духов умерших – вплоть до того, что в некоторый момент становится невозможным различить, символизирует ли животное души тех, кого уже нет, или воплощает собой силы земли и растительности» .
Быть может, славяне считали последний сноп изображением Божества. В Древней Греции аналогом славянской (и общеевропейской) Матери Пшеницы была Богиня Деметра (чьё имя, согласно версии В. Маннхардта, означает Мать Ячменя). А.Н. Афанасьев отмечает, что некоторые Божества германцев сходны по функциям с полевыми духами: «житный дед сближается с Одином, а житная баба, kornmutter, с frauGode, Гольдою или Бертою. И Один, и frauGode чествуются, как податели земного плодородия; и тому, и другой поселяне оставляют на лугах и нивах часть нескошенной травы и несжатого хлеба; frauGode сидит в колосистом жите, и последний сноп называется Erntewod; чтобы Гольда (frauHolle) не поедала хлеба из житниц, для нее оставляют на ниве три несрезанных колоса» . Шотландцы называли дожиночный сноп Старой Жёнушкой (Кайллеах) или Девой; при этом в кельтской мифологии есть Богини Кайллеах и Бригид (один из вариантов перевода этого имени — «Невеста»). Бригид – Божество плодородия и света; Кайллеах – одноглазая ведьма, насылающая бури и губящая живое. Наконец, в белорусском фольклоре есть персонаж, олицетворяющий собой Осень – Жыцень. Имя этого Божества происходит от слова «жито» и совпадает с названием полевых духов. Жыцень «появляется на нивах и огородах, после снятия хлеба и овощей, и осматривает: все ли убрано, как следует в добром хозяйстве. Заприметив много колосьев, не срезанных или оброненных жнецами, он собирает их, связывает в сноп и переносит на участок того хозяина, у которого хлеб убран начисто, с бережливостью; вследствие этого на будущий год там, где Жыцень подобрал колосья, оказывается неурожай, а там, куда перенёс он связанный сноп, бывает обильная жатва» .
Обряды с «бородой» и последним (или первым) снопом, предположительно, являются разновидностями одного и того же ритуала – об этом говорит их несомненное сходство. Славянские названия «бороды»: «коза» и «перепёлка» имеют многочисленные аналоги в фольклоре европейских народов, где дух поля часто считается имеющим облик животного, и последние колосья в поле носят соответствующее название – «Ржаной Волк», «Петух», «Жатвенный Козёл» и т.п.
Духам (или Божествам) – покровителям полей на Руси и по всей Европе приносились жертвы: растительные, животные или человеческие (от последних остались отголоски в фольклоре). По-видимому, жертва при этом обычно уподоблялась Божеству (или духу) урожая в одной из его форм, а жертвоприношение воспроизводило его «гибель» во время жатвы – ведь зерно в древности считали своего рода телом, воплощением этого Бога или духа: поэтому европейские крестьяне говорили о жнеце, сжавшем последний сноп, что он убил Хлебного Человека (Быка, Зайца и т.п.), а римляне называли хлеб именем Богини плодородия – Цереры. В обряде жертвоприношения разные ипостаси могли сливаться: снопу придавали человекоподобную форму, жертвенного петуха обвязывали колосьями и т.д.
После завершения жатвы жницы катались по земле, чтобы вернуть себе силы, истраченные во время работы. При этом говорили:«Жнивка-жнивка, отдай мою силку на пест, на колотило, на молотило, на кривое веретено!» Есть сведения, что после уборки урожая крестьяне ходили босиком по горящей соломе или раскалённым углям – совершали очистительный обряд.

Жатвенный пир.
В христианское время первые плоды нового урожая освящали в церкви – А. Терещенко пишет: «(…) поныне во многих местах во время и после жатвы приносят в церковь для освящения первые снопы и печеный хлеб от первого умолота, первые соты меда и первые созрелые плоды. В Малороссии делают при этом случае кутью из риса, которую украшают цветами и благоухающими травами и приносят ее в церковь для освящения с плодами и медом. Во всех тех местах, где занимаются разведением пчел, вменяется обычаем в обязанность, чтобы каждому хозяину приносить в церковь первые медовые соты» .
Хлеб для земледельца священен – по свидетельству А.Н. Афанасьева, «На Руси говорят о хлебе: «дар божий» (пол. zboze — жито), «святой хлеб», «сноп святого жита»; хлеб-соль принимается за эмблему плодородия, богатства и счастья, служит необходимою принадлежностью всякого семейного и общественного торжества1, предохраняет от колдовства и нечистой силы; первая песнь, при святочных гаданиях, возглашается хлебу: «мы хлебу песнь поем, хлебу честь воздаем!» Принимаясь за новую ковригу хлеба, крестьяне произносят: «Господи благослови!» «Сказать на хлеб худое слово» они считают за величайшее беззаконие; не следует ни сорить хлебом, ни катать из него шариков — не то Бог накажет неурожаем и голодом. Кто, вкушая хлеб, роняет крошки наземь, за тем подбирают нечистые духи, и если собранные ими крошки будут весить больше самого человека, то душа его, по смерти, достается дьяволу. Напротив, кто не брезгает хлебом, ест его черствый и цвелый (с плесенью), тот не будет бояться грома, не потонет в воде, доживет до преклонной старости и не изведает нищеты. Крестьяне тщательно собирают хлебные крошки и кормят ими домашнюю птицу, а черствые корки бросают в затопленную печь» . Ещё более свят хлеб нового урожая – поедание зажиночного хлеба во время торжественного пиршества было обрядовым действом. Новый каравай клали на середину стола, не спеша разрезали и одаривали его частями всех участников застолья. Первый ломоть подавали самому старшему мужчине («батюшке-пахарю»), который благословлял «новину».
Во время ритуальной жатвенной трапезы происходило причащение телом духа (или Божества) хлеба. Очень ярко эта идея выражена в обрядах европейских крестьян – во многих местах на пиру после окончания жатвы съедали жертвенное животное, выступавшее в качестве духа \ Божества урожая в обряде жертвоприношения, а в Швеции для жатвенной трапезы из зерна последнего снопа выпекали каравай в форме девушки.
Традиция в наши дни.
Возможно, у кого-то после прочтения этой статьи, возникнет вопрос – а зачем всё это нужно сейчас? Ведь большинство из нас не сеет и не пашет, да и многие представления наших Предков кажутся нам сегодня наивными. Вряд ли кто-то сейчас поверит в то, что плодородящая сила поля иссякнет, если не пригнуть к земле пучок колосьев, или в то, что дух поля обязательно прячется от жнецов в последнем снопе – как будто больше ему деваться некуда…
Но, так же, как и наши Предки, мы едим хлеб и другие плоды Земли… а наследие Пращуров – не только суеверия и предрассудки, но и великая мудрость. Я же хочу закончить свой рассказ о жатве словами Полин Кампанелли: «Если рассматривать эти древние традиции Ламмаса только как причудливые пережитки религии тех времен, когда выживание человека зависело от хорошего урожая, то современный язычник, живущий в эпоху сельскохозяйственной индустрии, химических удобрений и инсектицидов, найдет в них для себя мало ценного. Но если мы увидим в этих древних ритуалах символическую суть всеобщих ритмов Природы, от которых зависит жизнь всех нас, мы снова сможем праздновать древние обычаи и черпать из их могущественных сил для нашего собственного блага и блага всей планеты».

Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Том I.
Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Том III.
Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. СПб.: Наука. 1993.
Богумил Мурин. Велесова Книга: Боги и Предки.
Жатва (отрывок из книги «Жили-были»).
Зеленин Д.К. Спасова борода.
Миролюбов Ю.П. Сакральное Руси. М.: АДЕ Золотой Век, 1996.
Мирча Элиаде. Очерки сравнительного религиоведения. М.: Ладомир, 1999.
Полин Кампанелли. Возвращение языческих традиций.
Терещенко А. Быт русского народа. Ч. IV, V. М.: Русская книга, 1999.

Цит. по: Терещенко А. Быт русского народа. Ч. IV, V. М.: Русская книга, 1999.

Цит. по: Миролюбов Ю.П. Сакральное Руси. М.: АДЕ Золотой Век, 1996.

Цит. по: Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. СПб.: Наука, 1993.

Цит. по: Богумил Мурин. Велесова Книга: Боги и Предки.

Цит. по: Терещенко А. Быт русского народа. Ч. IV, V. М.: Русская книга, 1999.

Цит. по: Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Том I.

Цит. по: Жатва (отрывок из книги «Жили-были»).

Цит. по: Мирча Элиаде. Очерки сравнительного религиоведения. М.: Ладомир, 1999.

Цит. по: Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Том III.

Источник