Большое сочинение про бабушку (7 стр.)
ПРО ЧИСТОТУ
Когда я была маленькая, никаких средств для уборки, кроме веника и тряпки, ещё не изобрели. Мы пол песком чистили. Пылесосов тоже не было — половики нужно было выносить на улицу и вытрясать или чистить снегом. Вместо пылесоса был веник. В доме зимой часто жили животные: если телёночек родится, то его, пока не окрепнет, у печки держали. Гусыня под скамьёй или кроватью яйца высиживает. Утята в коробке пищат. В клетушке пара куриц. Кошки, конечно, тут же — туалетов для них в доме никаких не было. Да что там животные — для людей и то недавно туалеты строить начали. Не было в деревне умного человека, который бы сказал, что для этого специальные домики положены. Народ и думал: зачем добру зря пропадать — и ходили удобрять в огород или за кустик.
А потом мужчины пошли на войну. И мой дедушка пошёл. Это была Вторая мировая — Великая Отечественная, против фашистов, война. Я тогда ещё не родилась, мне это мама рассказывала. Дедушка Стёпа был в Румынии, Болгарии, Венгрии. Там люди тоже бедно жили. В Румынии даже беднее, чем у нас в деревне. Когда наши солдаты пришли в Австрию, то попали на постой в городскую квартиру. А там комнат восемь или десять. И в одной зеркала, полотенца… Дедушка спрашивает: «А это что за комната?» А городские солдаты ему: «А ты откеля?» — «Из Сибири». Объяснили, что к чему. Дед Стёпа очень удивился, даже руками всплеснул: «Господи, как люди живут, куда оправляются!»
Когда война закончилась, мужчины вернулись домой и стали строить отхожие места.
Зато бани у нас всегда были. Разве в ванне вымоешься, как в бане, где такой жар, — все микробы и внутри и снаружи от него гибнут. И без мыла мылись дочиста. Брали золу, заливали водой — через пару дней мыльный раствор готов. А если траву кипятком зальёшь (ромашку, душицу со зверобоем, крапиву, чабрец, полынь) да ополоснёшься — лучше всякого бальзама. Весной и летом в бане листьями растирались, особенно берёзовыми. Зимой — снегом: и свежесть, и польза. А мочалки так делали: папоротника нарвёшь, высушишь, в марлю завернёшь — и трись. Каждую баню новая мочалка. Старики говорили, что в других местах мочалки из липового лыка делают. Но у нас липы не росли.
Одежду стирали на речке. Когда мыла не было, рвали мыльнянку, растение такое, и очень хорошо ею всё отстирывали.
Гладили тяжёлыми утюгами. В один нужно было угли насыпать. А другой просто ставили на печку, чтобы нагревался. Ещё был малюсенький утюжок, как игрушечный, но тоже железный. Им кружева утюжили. У нас даже рубель дома был, хотя им уже не пользовались. Рубель — не деньги, а длинная деревянная палка с зазубринами. Берёшь рубашку, оборачиваешь её вокруг гигантской скалки, а рубелем эту скалку с рубахой начинаешь катать по столу туда-сюда. Но мы с братьями его для других целей использовали. Если по зубцам рубеля пронести деревяшкой, получается очень музыкальный звук. Вот и вооружались: рубелем, стиральной доской, ложками деревянными, бубенцами со сбруи нашего коня Ветерка и устраивали концерты. Родителям некогда слушать, а у мамы Поли болела нога, она от нас не могла убежать. Мамой Полей звали мою бабушку, мамину маму. И дети, и внуки, и правнуки, и племянники — все называли её мамой Полей. Она с восьми лет нянькой работала, для всех мамой стала. Ещё маме Поле приходилось выслушивать наш самодельный «театр у микрофона», «новости с полей» и смотреть представление с медведем. За медведя был кто-нибудь из животных, кого удавалось поймать: пёс Драник, кошка Кика, а если братцы ящерицу поймают, то и её к искусству приобщали.
Играли мы много. Но и работали немало. У нас с тобой раз-раз — и порядок, а раньше на это весь день уходил. Вернусь в субботы из школы и начинается… Половики на улицу, посуду в таз, всё с печки и полатей — на пол, а потом тоже на улицу — вытрясать, выхлопывать. Пол скребём, окна трём, паутину куриным крылышком со стен и потолка собираем. Зимой в сенях пол мыть холодно, от воды и рук пар идёт. Если ещё мама стирку затеет, то в баню уже в потёмках шли. Стирали руками, в большом тазу. Полоскать ходили на речку. Как бельё пахло… Сейчас кондиционеры придумали для этого, а надо-то в чистой реке прополоскать, на свежем воздухе высушить. Знаешь, как машину стиральную изобрели? Глядя на маслобойку. Первые машины были такие же: пестик с крестовиной, только не сливки он гонял, а бельё. Мы первыми в деревне этот агрегат купили, когда у меня уже твоя мама родилась. Вся округа приходила смотреть, как он там вертит.
Перед большими праздниками стены и печку подбеливали. Известь вместо краски и обоев тогда была. Её у нас же на горе и добывали. Бросаешь в ведро с водой камень белый, водой заливаешь — шипит. Берёшь кисточку из ковыля, что вокруг деревни рос, и ровненько белишь. Не в магазин ходили за нужными вещами, а за деревню. Травинки-ковылинки прилипают к стенам, рисунки получаются. Спросонья на них интересно глядеть, истории придумывать.
Последний штрих — полотенцем нарядным украсить зеркало. Но это не только для красоты делали. Чтобы из зазеркального мира никто не пожаловал, и вешали полотенца с красной обережной вышивкой. Хотя если кого спросишь, отвечали: для красоты. В другие миры верить стало нельзя, поэтому и забывалось, откуда такие привычки. Вот, к примеру, после заката мусор из дома не выносили. Если кто из родственников уезжал, в доме пол не подметали, пока он до места не доберётся. Начиная уборку, покрывали голову платком. А были дни, когда ни в коем случае нельзя было прибираться. Такие дни все любили.
Вечером в субботу, после уборки, обязательно баня. По всей деревне баньки дымят. Банный дым ни с каким не спутаешь. Берёзой пахнет. Пока я маленькая была, в конце мытья мама всегда выливала на меня ковш чистой прохладной воды и говорила: «Как с гуся вода, так с тебя худоба», и потом скорее одеваться. Бежишь по улице до дома — если зимой, от тебя жаром пышет как от паровоза. У крыльца тормознёшь, в небо посмотришь. Звёзд столько, что от удивлении плакать хочется. Думаешь: не может быть, чтобы на какой-нибудь из них кто-нибудь не жил. Бог не Бог, а хоть кто-нибудь.
Утром в воскресенье просыпались от запаха блинов. Спускаешься с полатей, умылся и сразу за стол. И весь день можно бездельничать. Только кур с утками накормишь, яйца соберёшь, воды из колодца принесёшь, золу из печки выбросишь, летом — корову встретить сходишь на околицу. Если зима — дров и кизяков в избу наносишь. Делать кизяки — это тоже было отдельное большое дело и для детей, и для взрослых. Ничего не выбрасывалось, всё в дело шло. Даже навоз. Из навоза и соломы кизяки месили, лепили, высушивали. А потом печи топили. Переделаешь дела — и в гости к подружкам или на улицу играть.
Телефон! Тебе Иришка, наверное, звонит. А у нас телефонов долго не было. Идёшь, к кому тебе надо, в окошко стукнешь…
Иришка сегодня у меня ночует. У Иришки нет братьев и сестёр. У меня тоже. Мама говорит, что ей хватает меня одной. У бабушки в семье было шестеро детей, но двое умерли, и даже бабушка Макрида не помогла. Мне иногда очень хочется брата или сестру. И тогда мне разрешают пригласить в гости Иришку. Это здорово. Можно вместе играть в карты или на компьютере, а потом шептаться полночи. А ещё страшные истории можно сочинять. Нам родители не разрешают ужастики смотреть, поэтому мы сами придумываем про ведьм, вампиров. Или про пирожки с ногтями. Только это сначала страшно, а потом смешно — мы же знаем, что это неправда.
— Бабуль! — зову я… — А вы в детстве друг другу страшные истории рассказывали?
— Ещё какие. — Бабушка заходит в мою комнату. В руках у неё вязание. Бабушка сама нам носки вяжет из моих старых шерстяных кофт. Хотя сейчас в магазине можно любые вещи купить.
— Про скелетов рассказывали? — спрашиваю я.
— Что же можно страшного про скелеты рассказать, они ведь неживые… Мы про войну рассказывали. Вот это было страшно. Когда живые люди живых людей уничтожали. А ещё про волков. Их вокруг деревни много водилось. А самая страшная история — это про волков и про войну вместе. Про моего папку.
— Расскажи, — просим мы с Иришкой. В комнате у нас, для большего страха, темно. Бабушка садится на край моей кровати, разглаживает простынку, поправляет одеяло и рассказывает:
Источник
Все у меня будет хорошо. Интересная жидкость
Прошли мы с сыном в дом. Везде валялись бутылки из-под спиртного. Дом был в каком-то запущенном состоянии, словно в нем убирались несколько месяцев назад, и это была я. Все шкафы открыты, вещи лежат на диване, кроватях, столах. По всей видимости, гражданка решила, что пора в доме навести свои порядки, думала, что Николай сегодня станет свободным мужчиной. Не сложилось.
Все барахло я затолкала назад в шкафы. Вручила большой пакет сыну и велела собрать весь мусор с пола. Заглянула в холодильник, часть продуктов были просрочены, пропали, заплесневели. Все полетело в помойку.
— Мама, ты чего решила тут еще убраться? — удивился сын.
— Олежа, отец твой убираться тут не будет, а в таком срачельнике легко опуститься и стать асоциальной личностью, а черные риелторы не дремлют. Их даже наличие жены не смутит, быстро недвижимость подберут.
— Я что-то не понял, отец пить что ли начал? Он же у нас непьющий, или эта его красотка выпивает? — удивился он.
— Ты ее видел? По трезвой лавочке с ней жить не станешь, — засмеялась я.
— Мама, ну у него же только инсульт был. Шарахнет повторно и не выберется больше. О чем он думает, а она?
— Она думает, как бы его на себе женить и отжать у него собственность. А он вообще не думает.
— Мама, но как он с такой жить собрался, чем она его приманила? Была бы еще молодая, я бы понял, а тут и возраст, и внешность, все прекрасно.
— Сына, есть такая штука, называется приворот. Вот только, где она нашего папочку подобрала, неизвестно, — задумчиво ответила я.
— Так он с ней с санатория приехал. Они там с ней умные беседы вели. Он мне все звонил хвастался, какая ему эрудированная женщина попалась, и такая душевная, и понимающая. Только вот немного старше его, но ведь это же не имеет значения. Не думал, что она его старше на двадцать лет, а всем рассказывали, что всего на десять. Потом, когда приехали, я стал про нее справки наводить, ну и узнал про то, что она профессиональная вдова. Отцу говорил, только вот он на меня с кулаками полез, и из дома меня стал выгонять. Сказал, что житья нам не даст с Ольгой.
— Профессиональная вдова, как интересно звучит, — усмехнулась я, — Ладно, давай сейчас глянем, что у него с крупами, да макаронами.
Прошлась по всем кухонным шкафам, да ящикам. В одном из них нашла две полторашки со странной мутной желтоватой жидкостью. Сын заглянул на кухню, увидел, что я разглядываю бутылки.
— Это, что еще за моча? — спросил он.
— Не знаю, может масло, — пожала я плечами и открутила крышку.
В нос шибанул едкий, резкий запах, чего-то неприятного и тухлого. Олег тоже решил понюхать и весь перекосился.
— Это, что, тухлые яйца? — скривился он.
— Не знаю, но думаю, от этого нужно избавиться. Сейчас на зады выйду, и там на минном поле в навоз вылью, — ответила я.
— Мама, возьми резиновые перчатки, вдруг оно ядовитое.
— Я и сапоги резиновые надену, а то мало ли в какую мину попадешь на поле.
Полезла в кладовку за сапогами. На меня вывалилась коробка со старой обувью. Вот это точно нужно выкинуть в помойку. Посмотрела на старые свекровины сапожки, зачем-то взяла их в руки. Из них вывалилась литровая бутылка с таким же пойлом. Вот старая ведьма по всему дому свои заначки оставила. Резиновые сапоги достала, натянула их на себя, взяла пакет с волшебной жидкостью и пошла на поле Чудес.
Сыну велела поискать еще баклажки с этой гадостью. Вылила все это в огромную навозную кучу. Когда выливала, решила, что обязательно нужно что-нибудь сказать.
— Навозная куча, забери гадость, верни радость. Пусть тому, кто это сделал все вернется полностью, да еще с походом.
Жидкость, выливалась, пенилась, от нее шел пар. В навозе даже дыра образовалась, как будто туда кислоту какую-то вылили.
Вернулась домой. Сын мне выставил еще три баклажки, говорит, одну в бане нашел, другую на чердаке, а третью в сарае. Запасливая дама какая, прямо все просчитала. Запасы ее отправились туда же и в тоже место.
Перед тем, как уйти, помыла полы во всем доме, чтобы мадама не вернулась.
После уборки в доме, заехали мы с сыном в суд. Я снова подала заявление на развод, оплатила пошлину. Надеюсь через два месяца мы разведемся.
Олег отвез меня в квартиру, звал к себе, приглашал на ужин. Отказалась, чего ребят напрягать, да и устала я от таких событий. Мультиварку из дома мы все же забрали, нечего ее какой-то посторонней тетке дарить.
Дома упала на диван и вырубилась. Снилась чумазая бабка, которая кидалась в меня содержимым туалета. Она мне грозила пальцем и призывала все кары небесные, обещала, что еще до меня доберется. Проснулась, решила, что такой сон с каками к деньгам. Собралась ужинать, начал у меня телефон названивать. Взяла трубку.
— Тамара, Тамара, — орал Николай.
— Ты чего орешь, как потерпевший? — спросила я.
— Ты не видела мою лечебную настойку? — кричал он.
— Нет, — ответила я.
— Это для меня Мариночка специально делала. Я должен каждый день по половинке рюмочки выпивать, иначе инсульт вернется, и я слягу и ходить не смогу, — истерил он.
— Вот прямо и вернется? Если пить не бросишь, то вернется, — ответила я.
— После этой настоечки и пить можно в любом количестве, и есть все подряд.
— И даже тухлое? — поинтересовалась я.
— Что тухлое? — не понял он.
— Да у вас в холодильнике все продукты пропали. Что вы ели, непонятно.
— Тамара, мне плохо, я умру без настойки, — вопил он в трубку.
— Скорую вызови и успокойся, — спокойно ответила я ему.
— Вы все хотите моей смерти, — заревел он.
— Конечно, мечтаем прямо.
— Мне страшно. Мариночки нет, мне страшно. Ты можешь приехать?
— Мясо за пузом не ходит. Тебе страшно, ты и приезжай, — ответила я, — Надеюсь ты там еще не нажрался. В магазин только зайди сначала, а потом приезжай с едой ко мне, а то мне кормить тебя нечем.
— Хорошо, хорошо, я приеду, сейчас приеду, — сказал Николай и отключил трубку.
Надеюсь, мы с сыном все запасы старой ведьмы нашли.
Источник
Новое в блогах
«У нас — и навоз — говно»
Академик Николай Прокофьевич Федоренко, основатель и директор Центрального экономико-математического института АН CССР, рассказывал в своих мемуарах «Вспоминая прошлое, заглядываю в будущее»: в конце 60-х годов, когда страну еще не покинула послевоенная эйфория, слово «космос» будоражило умы молодых, а старики, прошедшие две войны, мечтали дожить до коммунизма, наш институт подготовил прогноз развития «народного хозяйства» СССР на 70-80-е годы.
Обширные расчеты показывали, что с экономикой дела обстоят тревожно. Наука гласила: темпы роста страны будут неизбежно замедляться и надежды на коммунизм в 1980 году хоть с кукурузой, хоть без нее, нет.
Доклад адресовался Политбюро и был подготовлен в трех экземплярах.
Однако, как вспоминает Федоренко, председатель Госплана, ознакомившись с содержанием доклада, отказался даже говорить о том, чтобы материал был отправлен адресату. Над институтом нависла угроза быть обвиненным в идеологической ереси. И тогда авторы доклада сожгли его на костре в Нескучном саду, чтобы не ставить под удар институт.
. Около десяти лет спустя, в 1975 году, я учился в аспирантуре, а летом подрабатывал журналистикой, замещая заведующего отделом физики и математики популярного в те годы журнала «Наука и жизнь». Триста двадцать рублей в месяц, не считая гонораров, самым заметным образом увеличивали мой аспирантский бюджет.
Однажды заместитель главного редактора журнала, Рада Никитична Аджубей (дочь Хрущева, жена редактора «Известий» Алексея Аджубея, при котором с 1959-го по 64-й газета стала одним из символов «хрущёвской оттепели» — NU), дала мне задание: отправиться в Комитет по науке и технике при Совете министров СССР и подготовить, как тогда называлось, «компот» — нарезку из небольших информационных материалов, — демонстрирующий экономические связи СССР с развитыми западными странами. Приближалось знаменитое Хельсинское совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, и СССР прихорашивали к предстоящему событию.
В ГКНТ меня принял возглавлявший тогда комитет академик Владимир Алексеевич Кириллин. Выслушав, что я намерен делать, он вызвал к себе одного из замов начальника Управления внешних сношений и распорядился предоставить мне для работы кабинет и всю необходимую информацию. Кабинет был выделен и я погрузился в отчеты, договора, переписку. Задание оказалось нелегким. Советский союз закупал на Западе всё, что только можно было вообразить: новое оборудование и зерно, обувь, одежду, телевизоры. А вот поставлял. Ну да, нефть, конечно.
Материал же, разумеется, должен был быть сбалансированным. А какой тут баланс? — После нескольких дней работы наметилась, однако, удача. Как раз в это время СССР сбыл во Францию двадцатидвухтысячетонный пресс украинского производства, а завод «Красный пролетарий», знаменитый своими станками с числовым программным управлением, продал несколько штук в Великобританию.
Материал складывался. И тут. И тут мне попался документ, который не мог не привлечь внимания.
Из него следовало, что СССР, помимо станков и телевизоров, закупал в Голландии около 100 тысяч тонн навоза в год! — Сто тысяч тонн навоза — это четыре-пять больших по тому времени транспортных судов. Можете представить себе судно в двадцать тысяч тонн водоизмещением, что-то вроде знаменитого черноморского «Адмирала Нахимова», до краев груженное навозом. Ароматное, наверное, зрелище.
Во время обеда в добротной начальственной столовой я набрался храбрости, подошел к знакомому уже чиновнику и спросил: «Набрел я тут на любопытную бумагу. Разумеется, в печать это не пойдет. И все же. СССР покупает навоз в Голландии. Но зачем? — Что, у нас своего навоза не хватает?»
Мой знакомый взглянул на меня с некоторым, как бы сказать — удивлением, что ли, — помолчал, а потом сказал, как отрезал: «Сергей Леонидович, видите ли. У нас — и навоз — говно».
Более исчерпывающей характеристики советской экономики мне не приходилось встречать ни до того, ни после. В справедливости этой формулы я убеждался буквально при каждом столкновении с советской экономической реальностью.
. Много лет спустя, уже во время перестройки, я рассказал эту историю одному из виднейших российских агрохимиков, вице-президенту ВАСХНИЛ и профессору Московского Университета Василию Минееву. Он раскрыл мне тайну этих поставок.
Из-за ядерных взрывов в атмосфере, которые СССР практиковал на своей территории до 1963 года, из-за индустриального загрязнения, из-за использования ДДТ и диоксин-содержащих соединений, огромные территории СССР были загрязнены выше всякой меры и тяжелыми металлами, и такими радиоактивными изотопами, как стронций-90 с периодом полураспада 29 лет (Помните А.Галича: «Говорят еще, что «Столичная» очень хороша от стронция»?), и всякой другой дрянью и гадостью.
Значительная часть этих веществ, объяснял мне академик, «высасывается» из почвы растениями, а потом концентрируется в навозе и молоке животных, этими растениями питающихся. Если такой навоз использовать в качестве удобрения, то концентрация вредных веществ в плодах и корнеплодах еще увеличивается и вместе с ними и молоком коров попадает на наш с вами стол. Экологически чистый навоз из Голландии поступал в хозяйства, производящие сельскохозяйственную продукцию для высокого начальства, которому эти самые стронций, ДДТ и диоксины, в отличие от всех остальных, были совершенно ни к чему.
Недавно я выяснил, что закупки экологически чистого навоза из-за рубежа, теперь, кажется, из Норвегии, продолжаются до сих пор.
Источник